Z значит Захария - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

И всё-таки — может, надеть платье? А вдруг это спасательная группа, посланная властями? Наверно, стоит пробраться обратно в дом и переодеться. У меня ещё одна пара приличных брюк осталась, остальные износились. А вот платья я не надевала с самой войны. Впрочем, карабкаться на дерево в юбке не очень-то удобно. Думаю, сойдут и брюки — они красивые.

24 мая

Это мужчина, и он один.

Сегодня утром я отправилась в поход, как запланировала. Надела приличные брюки, взяла ружьё, повесила на шею бинокль. Залезла на дерево и увидела, как он идёт по дороге. О его внешности сказать пока ничего не могу, потому что он с ног до головы был одет в защитный костюм — такой зеленоватый, из синтетической ткани. На лице — стеклянная маска для глаз; словом, очень похоже на водолазный костюм, только посвободнее. На спине у него, опять-таки как у ныряльщика, висел баллон с воздухом. Но всё же, хотя я и не могла видеть его лица, по походке и росту было понятно, что это мужчина.

А шёл он медленно потому, что влёк за собой тележку размером с большой сундук, укреплённую на двух велосипедных колёсах. Тележка покрыта такой же зеленоватой синтетической тканью, из которой изготовлен костюм. Должно быть, тяжёлая, потому что он с трудом тащил её в гору, поднимаясь на Бёрден-хилл — останавливался через каждые пять минут. До вершины ему ещё около мили.

Я должна решить, что делать.

Глава 3

Всё ещё 24 мая

Сейчас ночь.

Он в моём доме.

Или, может, не совсем в доме, а рядом, в маленькой синтетической палатке, расставленной во дворе. Я не уверена, потому что слишком темно и видно плохо — я наблюдаю из пещеры, а костёр, который он развёл — в огороде, не в доме — уже совсем догорел. Пришелец поживился моими дровами.

Он спустился с вершины Бёрден-хилла во второй половине дня. Я забралась в пещеру, подкрепилась и переоделась обратно в голубые джинсы. Решила пока не показываться незнакомцу на глаза. Передумать ведь никогда не поздно.

Я гадала, что он будет делать, когда достигнет вершины. Наверняка убедится, хоть и не окончательно, что пришёл в место, где есть жизнь. Как я уже говорила, долину видно с вершины гряды Клейпол, но не очень отчётливо — всё же это довольно далеко. Ведь может статься, что зрение его и раньше обманывало, так что скорее всего, он принял это зрелище за мираж.

На вершине холма дорога ненадолго выравнивается, ярдов сто идёт почти горизонтально, а потом снова бежит под уклон. Чуть миновав середину ровного отрезка, можно увидеть долину, реку, дом, амбар, лес, пастбище — словом, всё. Я всегда любила этот момент, предвкушала его — наверно, потому, что это значило, что я возвращаюсь домой. Сейчас весна, и вся долина — сплошная свежая зелень.

Дойдя до этого места, путник остановился. Уронил оглоблю тележки и так и стоял, не двигаясь, с добрую минуту. А потом побежал вниз по дороге, неуклюжий в своём мешковатом костюме, — бежал и размахивал руками. Подскочил к дереву на обочине, дёрнул за ветку, сорвал пару листьев и поднёс к маске — должно быть, не верил глазам, что листья живые.

Я наблюдала из потаённого местечка, с тропинки, вьющейся в лесу чуть выше по склону. Ружьё держала наготове. Не знаю, мог ли он слышать сквозь свою маску, но на всякий случай постаралась не двигаться и не шуметь.

И вдруг он затеребил застёжку на шее, где крепился шлем, как будто собирался снять его. До этого момента я не видела лица путника — его загораживал стеклянный щиток — поэтому смотрела во все глаза. Но он вдруг передумал и побежал обратно к тележке. Отцепил чехол с одной стороны, отодвинул его и вынул какую-то стеклянную штуковину — трубку с металлическим стержнем внутри, похожую на большой термометр. К трубке, кажется, был прикреплён датчик со шкалой — с того места, где я сидела, было не очень хорошо видно. Путник держал трубку перед щитком и, медленно поводя ею из стороны в сторону, внимательно смотрел на датчик. Потом пошёл опять вниз по дороге к тому самому дереву, и всё это время не сводил глаз с прибора. Опустил его вниз, к дорожному покрытию, затем поднял повыше. Вернулся к тележке.

И снова вытащил оттуда какое-то устройство, похожее на первое, но побольше; достал круглую чёрную штуку — это оказался наушник с болтающимся на нём шнуром. Шнур он воткнул в прибор, а наушник прижал к наружной стороне маски около уха. Ага, понятно — сравнивает показания обоих приборов. Я догадывалась, что это за приборы, читала о таких, но до этого момента никогда не видела. Это были измерители уровня радиации, их называют счётчиками Гейгера. Незнакомец вновь зашагал вниз по дороге; на этот раз он шёл долго, почти полмили, и всё смотрел на один счётчик, одновременно прислушиваясь к другому.

А затем снял с себя шлем и закричал.

Я аж подпрыгнула и сорвалась было с места, но тут же остановилась. Он кричал не мне. Он просто вопил от радости: «Эге-гей!» — так обычно подбадривают своих болельщики на стадионе. Он не слышал меня (к счастью!). Крик отозвался эхом в долине, а я стояла, застыв на месте, хотя сердце стучало, как сумасшедшее: я уже очень давно не слышала человеческого голоса, кроме, разумеется, своего собственного, когда на меня вдруг находило желание попеть.

И снова тишина. Он крикнул ещё раз, приложив руки рупором ко рту:

— Здесь есть кто-нибудь?

Снова зазвенело эхо. Когда оно умолкло, тишина показалась даже ещё более глубокой, чем раньше. К тишине привыкаешь и не замечаешь её. Но звук его голоса был приятным и сильным. Мне вдруг страшно захотелось изменить своё решение. Целую минуту я колебалась — настолько мощно нахлынуло на меня это желание. Хотелось броситься вниз по склону сквозь лес и закричать в ответ: «Я здесь!». Хотелось заплакать, прикоснуться к его лицу. Но я вовремя спохватилась и осталась, где была, безмолвно наблюдая за пришельцем в бинокль. Он повернулся и пошёл обратно к тележке. Шлем висел у него за плечами, словно капюшон.